Славка-завирушка (Sylvia curruca)

Хотя самок в том сезоне было вроде бы с избытком, искать или ждать, когда судьба улыбнется, было уже рискованно: уходило время, и самец славки-завирушки отступился от своей затеи. Утром двенадцатого дня он уже сноровисто складывал новое гнездо в пяти шагах от забора в густом переплетении стеблей лимонника, листва которого надежно скрыла бы и сорочье гнездо. Но казалось, что время действительно упущено: никто не помогал ему, никто не залетал в сад, и через сутки, не доведя строительство и до половины, он исчез.

Проходили дни, сад был пуст, если не считать воробьев, прилетавших в жару попить из корыта, да синичьего выводка, купавшегося в сковородке с надколотым краем. Но вот в конце второй недели из лимонника раздалась бодрая, твердая трель: "тли-тли-тли-тли-тли". Хозяин вернулся и уже не отлетал от гнезда, тарахтя с зари до зари. И на этот раз ему повезло с первой же встречи.

Жизнь птичьей пары в тихом, подзапущенном саду должна была протекать в спокойном уединении, без постороннего вмешательства. В действительности же событий и беспокойства хватало, и в некоторых случаях само собой напрашивалось сравнение с событиями в нашей жизни.

Как-то ранним июньским утром в саду объявилась компания из четырех холостых самок, которые с явной назойливостью сновали по соседним яблоням, то и дело заюркивая в куст лимонника. Сам хозяин настолько растерялся, что замер и словно бы лишился голоса, лишь разок прощебетав свою трель не просто тихо, а прямо-таки шепотом. Через несколько минут четверка из сада исчезла: подразнили мимоходом и улетели своей дорогой. Цель этого визита осталась бы непонятной, если бы те же четверо не появились на следующий день возле лимонника снова и не были бы еще возбужденнее, чем накануне. Только на сей раз встреча была совсем иной: из гнезда, оставив яйца, выскочила взволнованная хозяйка и стала отгонять не прошенных гостей, которые уже не скрывали намерения захватить это гнездо. Их было четверо, но действовали они без вороньей согласованности и сообразительности: каждая сама по себе. С одной, самой настырной хозяйка сцепилась так, что обе упали на землю, как воробьи в злой драке. Это остудило остальных, и они лишь недовольно покрикивали в сторонке.  

Поползновения не прекращались еще несколько дней. Наседка крепко сидела в гнезде, хотя нет-нет да не выдерживали у нее нервы, и самая назойливая отгонялась силой. Такое в птичьем мире бывает, когда родительский инстинкт у холостых птиц толкает их почти что на агрессию.

А самец появлялся в саду довольно редко. Скорее всего, где-то за заборами у него было еще одно гнездо, где и откладка яиц, и вылупление птенцов происходили на несколько дней раньше. Поэтому в лимоннике самка отстаивала дом в одиночку, насиживала яйца без его помощи, да и птенцов выкормила фактически одна. Поэтому из пяти вылупившихся выжили и вылетели из гнезда только четверо. Да и те, сидя в колыбели, постоянно голодали, часто настойчиво и просяще пищали. А ведь у птиц, которые прячут гнезда, пищать в них не полагается. Этим четверым помогла судьба, но в образе не родного отца, а совершенно чужой самки. Какая-то доброхотка вместе с матерью кормила их последние перед вылетом дни и потом еще некоторое время опекала двоих из выводка.

Покинувших гнездо слетков мать сразу же отводит в сторонку, но недалеко - самое большее метров за тридцать-сорок. В этом возрасте они чуть ли не вдвое меньше взрослых: каждый может свободно уместиться в половинке скорлупы не самого крупного грецкого ореха. На первой остановке выводок держится дней пять-шесть. Сидят смирно, молча. Самостоятельно разрешается только ухаживать за оперением. Мать сама найдет каждого и покормит. Но инстинкт самосохранения крепнет у них день ото дня без родительской подсказки. При внезапном появлении безобидной горлицы слеток, помогая себе крылышками, камнем падает к подножью куста, в траву, а уж потом начинает обеспокоено чекать по-взрослому. Вид у него при этом довольно сердитый, взъерошенный. Но полетные перья растут быстро, и вскоре молодые птицы начинают перелетать, а не перепархивать, а там - и подлавливать собственную добычу.

Мелкие птицы, подобные образом жизни славке-завирушке, и он сам считаются чуть ли не образцом необщительности. Кончились заботы и хлопоты по воспитанию нового поколения, и семьи распадаются. Все становятся одиночками, и лишь в самых кормных местах собираются неорганизованные стайки, в которых родственные отношения, если они и есть, не проявляются никак, но и отчужденность не выливается даже в пустяковые ссоры.  

Однако же есть у птиц чувство радости, проявление которого очень похоже на наше. Я наблюдал однажды, как радуются два мельничка, две птицы-одиночки, встретившись вдали от места гнездования. Это было в маленьком степном хуторке, где единственным деревом была низкорослая полуживая яблонька с редкими, обвисшими от жары листьями. На этой яблоньке и встретились две перелетных славки-завирушки, похожие друг на друга как две капли воды. Одна птица вела себя довольно сдержанно, зато другая пришла в неописуемый восторг. Она так стремительно носилась среди ветвей, что глаз не поспевал за ее прыжками и порханиями. И при этом ни единого звука: обе как немые. И будь в наряде самца и самки хотя бы по одному разному перышку, чтобы в любое время различать их внешне, в жизни этих славок, думаю, открылось бы еще немало интересного. 

Кандидат биологических наук Л. Семаго (г. Воронеж), журнал "Наука и жизнь" (http://nauka.relis.ru/)